На следующий день, 19 июня 1815 года, узнав о катастрофе при Ватерлоо, отважный Груши, все это время стойко сдерживавший под Вавром прусские армии, пробился через врагов и двинул остатки своих войск по направлению к Франции. Не потеряли крепость духа и другие генералы, так несгибаемый Роже, принял командование над уцелевшими гвардейцами. К 27 июня, их удалось собрать 6 000 штыков и 2 000 сабель, 30 сохраненных артиллерийских орудий с упряжками. добавлено 23.08.06
Ватерлоо
В воскресный день 18 июня 1815 года, 73 200 англичан, голландцев, немцев, бельгийцев под командованием Веллингтона, занимают позиции при Мон-Сен-Жан, и на трех выдвинутых вспомогательных пунктах: на западе у замка Угумон, на востоке близ фермы Папелот, в центре –у фермы Э-Сент. 156 орудийных жерл и один ракетный дивизион, разноцветный океан взволнованных людей полных решимости и в то же самое время умирающих от страха, ждут французов, и самое главное – Его, израненного, но все еще грозного Императора.
В Варве, 16-20 км от них, с трудом собран резерв из 3 прусских частей, остатков армий разбитых 16 числа под Линьи и нетронутого корпуса Бюлова. Контуженный, накануне чуть было не попавший в плен Блюхер, прилагает все усилия, чтобы в случае опасности как можно скорее привести свои деморализованные части на помощь союзникам и ударить по правому флангу французов.
У Наполеона 77 500 человек из которых только 20 200 гвардия, остальные-- едва обученные юнцы, но тем не менее уже успевшие доказать, как они могут сражаться под Его знаменами. 246 орудий, которые еще следует подтянуть среди всей этой грязи от нескончаемых дождей, а еще надо маневрировать….
Наполеон решает немедленно атаковать противника, пока преимущество, хоть и незначительное, но на его стороне, подкреплений ему ждать неоткуда. Груши 26-й и последний маршал /уже не “Империи” а “Франции”/, спешит к Варве, чтобы сковать пруссаков.
Аксо, командир инженерных войск гвардии, посланный вперед, для рекогносцировки, уже успел доложить, что у неприятеля ничтожные фортификации. Но он плохо смотрел…. иначе, бы заметив слабость левого фланга, обратил внимание на его мощный центр и… на опушку леса Суань, где видны только верхушки деревьев, которые еле выглядывают из-за спуска к обширному плато, с залегшими там резервами Веллингтона….
Император расположился на высотах Россома. В низинах стоит густой туман, скрывающий дорогу из Брюсселя в Нивель, проходящую через Ватерлоо. Видны лишь колокольня Брен-л’Алле и… и едва различимая полоса правого фланга англичан… На востоке лежит прижавшаяся к густому лесу, деревушка Плансенуа, в которой стоит дом крестьянина Декостера, выбранного Императором в проводники.
Медленно стягиваются изможденные переходами и боями солдаты, их черты заострены, а лица землистого цвета, но бьют барабаны и в воздухе висит неповторимый, терпкий запах предстоящего кровопролития и… и бессмертия, но кто сейчас об этом думает? У каждого свое… бешенный стук сердца, перемешивает страх, усталость, притупляет голод, они всматриваются в неизвестность, пытаясь разглядеть врага,… свое будущее… Наверняка, у кого-нибудь, там, за этим туманом, в лядунке перекинутой через плечо, лежит сухой патрон с пулей, на которой неведомыми буквами, начертано именно твое имя…
В 10 часов 30 минут, почти вся армия выстроена в 3 линии, сквозь смуглое небо, пробиваются робкие лучики жаркого солнца, высушивающие грузные шинели и радующее сердца…. Хоть это хорошо!... Но… где-то английские батареи уже открыли огонь по пехоте Рейля, тут же гвардейская артиллерия отвечает сигналом из трех выстрелов и начинается ужасная канонада…
Вот, в лесу у Плансенуа, показались прусаки Бюлова и спустя какое-то мгновение, туда уже мчится кавалерия, а затем, со своих позиций второй линии, выдвигается VI армейский корпус, генерала Мутона. Вот, он уже переходит брюссельскую дорогу и направляется к правому флангу на помощь Лану.
Бой почти сразу же принял серьезный оборот, так что пришлось бросить вперед, даже гвардию, которую Император всегда приберегал для особых случаев. Но кажется, этот случай наступил... Так скоро...
Около 3 часов дня, сомкнутыми колоннами, ее полки идут вдоль дороги и на какой-то момент останавливаются. Пазади 2-го батальон раздался крик маркитантки… Это Мари «Деревянная голова», сын которой в прошлом году погиб в долине Сен-Дени. После возвращения Императора, она собрала все свои пожитки, нашла мула и попросилась в маркитантки 1-го гренадерского полка. Ядро, выпущенное из Угумона, разбило бочонок, который она несла на перевязи, и разорвало ее надвое… Гренадер Шакта, сблизившийся с ней, и заменивший мужа-барабанщика, убитого при Монмирайе, забрызган ее кровью и безутешно рыдает над останками…. В могиле, тут же вырытой у дороги, под крестом из двух веток, прямо на поле сражения, нашла свой последний приют маркитантка Мари, дочь, жена и мать солдата… Какой-то капрал, написал на листке прикрепленному к скромному крестику: «Здесь покоится Мария, маркитантка первого гренадерского полка Старой Императорской гвардии, павшая на поле брани 18 июня 1815 года в 2 часа пополудни. Прохожий, кем бы ты ни был, поклонись Марии». Но никто и никогда ей не поклонится, всего через несколько часов, ее могилку сравняют с землей, залив реками новой крови, среди которой будет и кровь Шакты, убитого прусским ядром.
Бой только начался и силы примерно равны, но в сторону Франции начинают тянуться вереницы солдат, на которых не смотря на их юный возраст, выпало столько великих испытаний, и не все из них бредут раненными… В тылу начинает господствовать пораженческое настроение, хотя сейчас только 3 часа дня, а сражение окончится только к 10 вечера…
3 часа 30 минут. Происходит перегруппировка. Князь Москворецкий просит помощь, но Император, располагающий резервом в основном из гвардии, не может ею жертвовать и вместо пехоты посылает 1 бригаду кирасир Мийо, но без приказа 3 другие следуют за ней. В атмосфере застыло давящее чувство последнего боя, и те, кто решил быть с Императором до конца, отбросив все чувства, идут только вперед. И вот уже весь корпус Келлермана, охваченный яростным бешенством, бросается в бой…
На гребне множество офицеров наблюдает за сметающей все на своем пути, атакой закованных в броню кирасир. «Англичанам конец… их позиция опасна; их генерал полный невежда, он потерял голову. Смотрите… они бросают орудия…». При этих словах офицеры направляют своих лошадей вперед, чтобы лучше видеть происходящее… Правофланговые ряды следуют за ними; движение продолжается в эскадронах, чтобы восстановить равнение. Справа это перемещение составляет несколько шагов, а слева последнему эскадрону конных гренадеров приходится скакать галопом. И Гюйо, который все последнее время ждал сигнал к атаке, посчитал, что он уже отдан… увлека за собой эскадроны легкой кавалерии… Какое безумие! Без пехоты идти на каре?! Они все погибнут!
Сквозь дым хорошо видны красные мундиры англичан и мелькает зелень гановерцев. Справа целые ряды кирасир падают под пулями, выпущенными с фермы Э-Сент. Ядра ревут над самой головой, визжа чертят безумные зигзаги британские ракеты. Там на плато, стоят плотные ряды вражеских каре. Англичане плохие солдаты, но град пуль уравнивает всех перед лицом смерти… Уцелевшие всадники мигом врубаются в ряды пехоты, но лошади видят штыки и мешкают. Залп, новая конница, залп… Пять раз, кавалерия будет напрасно пытаться прорвать эту сплоченную жаждой жизни линию… Не поможет даже ураганная стрельба гвардейской батареи, первым же ядром, сбившая ряд своих же улан.
Английские офицеры умоляют Веллингтона отдать приказ к отступлению, но он не преклонен. Лучше пусть все его солдаты погибнут... все до последнего… Где же пруссаки?
Вскоре, императорской артиллерии приходится направлять жерла своих орудий то на север, то на восток, потому что трещит правый фланг у Плансенуа. После жесточайших столкновений с 15 полком силезского ландсвера, истрепанная дивизия Молодой гвардии не выдерживает контратаку 13 батальонов /9 000 человек/ генерала Хиллера. Артиллерия французов напрягает все свои силы, к тому же на пруссаков обрушиваются уланы Сюберви. Позиции переходят из рук в руки. Все перемешалось… плоть, грязь, кровь…
К 19 часам, свернутые в колонну, сомкнутым строем, 1-й батальон 2-го егерского полка, идет на помощь погибающей Молодой гвардии. Капитан Анги, пытается остановить ландверцев обходящих деревню идя им наперехват... Рота Эйе, оборонявшаяся в церкви, убивает пленных и идет на прорыв к лесу. Их командующий Пеле, старается остановить резню, и отдает оставшихся в живых своим саперам, которые теперь, «отвечают за них головой». Затем он безуспешно дает сигналы «сбор», собирая всех уцелевших вокруг себя, потом трубят «в атаку», но… вот уже показались первые ряды подкрепления… Подошедшие егеря группируются вокруг этого ядра и под градом картечи, идут мимо пылающих домов на соединение с батальоном, направленным Императором для спасения отряда Пеле. Все вместе они отбрасывают пруссаков.
И так, Э-Сент взят, наступают сумерки и французы уже считают, что вышли победителями в этот исполинский день. Остается только нанести последний решающий удар! Но кем? 2 батальона старой гвардии в Плансенуа, остальные тоже, давно брошены в пекло и понесли колоссальные потери… Груши?! Да! Надо объявить об его подходе и придать сил армии. Но Император как никто знает, что тот не придет, потому, что весь день сражается с III прусским корпусом, недавая ему подойти к месту основной битвы. Хватит и наделавшего столько бед, Бюлова. /так что напрасно историки будут винить Груши в нерасторопности, он с честью выполнял приказ своего Императора/.
Что же у него осталось? На кого можно положиться? 9 батальонов гвардии, артиллерийский дивизион, дежурные эскадроны и рота отборных жандармов! Надо оставить Лобау, Барруа и Пети’ разбираться с пруссаками, которых с каждым часом все больше, а всех отстальных, кого еще можно собрать на равнине, сгруппировать вокруг гвардии и ударить!!. «Победа – это только всего лишь продажная девка! Сегодня она будет с ним».
Император выступил во главе гвардии. 6 батальонов /менее 6 000/, движутся на запад от дороги – 4-й и 3-й егерские полки, 4-й и 3-й гренадерские. В интервалах между двумя батальонами, по склону спускаются по 2 артиллерийских орудия гвардии. 3 батальона /1 500/ -- вторые батальоны 1-го и 2-го егерских полков и 1-й батальон 2-го гренадерского полка – выступают во второй линии. Пети’, вместе с саперами и гвардейскими моряками /1 200 героев/ -- «крайний резерв».
Гвардия идет в последний бой! Завидя ее ровные колонны, к ней примыкают выжившие подразделения, беглецы останавливаются, и наполнившись чести, вышагивают вместе с этими храбрецами. Идеальные линии исполинов в медвежьих шапках и темных шинелях,.. легендарный силуэт в знаменитой треуголке во главе колонны… Оглушающий рев возгласов: «Да здравствует Император!», которые могут поднять даже мертвого и те восстают... сотни раненых обретя прежние силы, поднимаются из праха и присоединяются к несокрушимой стройной массе. Что может быть величественнее?..
За гвардией формируются колонны: немногие выжившие кирасиры, конные егеря, слева – гвардейская кавалерия, пешая батарея, опять кирасиры, прореженные батальоны, отчаявшиеся солдаты истребленных рот… И все они готовы пройти через брешь, которую проделает в англичанах гвардия! Бьют барабаны, трубят уцелевшие горнисты, реют знамена, блестят орлы…
2-й батальон 3-го гренадерского полка под командованием Бернара послан на высоту между долиной Э-Сент и Угумом, прикрывать возможное отступление. Император все продумал, обо всем позаботился, но стоит ли ослаблять себя, когда понадобиться каждый штык? Стоит! Если судьба -- победить, он сделает это и в одиночку, но с ним его гордые птенцы!…
20 часов, гвардия и остатки императорской армии готовы к последней атаке. «Истощенные» батальоны спускаются по склонам долины. Огонь основной артиллерии постепенно стих. Но не английской… С высот Угумона до дороги, выстроились 8 прусских и ганноверских батальонов, 2 потрепанных брауншвейгских, вдобавок, рядом, где-то во ржи, залегли гвардейцы Мэйтленда и пехота Адама. Плюс роты-«Призраки», собранные из разбитых частей. Сзади, на другой стороне холма, генерал Шассе, из своей дивизии, составил 6 мощных каре, подкрепив их осколками из 20 кавалерийских полков. В этот поздний вечер, на возвышенности собралось 50 000 солдат, ждущих, когда их атакуют 15 000, из которых 6 500 Великая гвардия.
Ней, Фриан, Поре де Морван двигаются по дороге, ни выдвинув вперед, ни одного разведчика, или застрельщика. И когда их первые линии выходят из мертвого пространства, то тут же попадают под сокрушительный картечный огонь английской артиллерии. Но ничто не способно смутить гвардию. Переступая через тела своих товарищей, искореженные обломки, подставляясь под шквальный огонь, они с хода оттесняют 4 батальона брауншвейского корпуса и 5-ю пехотную бригаду Хэлкетта. Но почти тот же час, Шассе, демаскирует свою артиллерию и бросет в штыковую атаку 6 батальонов на 2 французских, сбрасывая их с холма.
Батальон 1-го егерского полка разворачивается, кирасиры остановились. «Гвардия отступает!» -- сотрясли воздух крики пехотинцев по всей долине Э-Сент, докатываясь раскатами по всем уголкам поля битвы… Атака слева окончилась полной катастрофой.
3-й егерский полк продолжает наступление на центр, выставив 2 своих батальона со штыками на перевес, в колоннах, перед которыми тоже нет цепи застрельщиков. Они идут, как в последнюю атаку, но еще жива надежда на лучшее… Батарея сопровождения щедро раздаривает картечь по 30 и 73-му британским полкам, которые дрогнули и начли отступать. Но вдруг, в 30 шагах раздается «Up Guards!» /Встать, гвардия!/ и из земли вырастают гвардейцы Мэйтленда и 1 200 пехотинцев Адама. «Fire!» и Мишель, Кардиналь, Анжеле, 20 офицеров и 200 солдат, замертво падают на землю… Остальные смешиваются, топчутся на месте, и в конце концов подаются назад, под прикрытие не потерявшего строй батальона Белькура. Им некуда больше отступать, остается лишь подчиниться судьбе, отдав себя в руки проведения и врага, здесь, у фруктовых садов Угумона. Спереди атакуемые Адамом и Мэйтлендом, с фланга Королевским германским легионом, гановерцами с тыла, французы были разбиты, их атака не продлилась и 20 минут…
Три поредевших батальона Старой гвардии тщетно пытаются поддержать общее отступление. А дежурные эскадроны императорского конвоя контратаковать…. Французы отходят поднимаясь по гребню Бель-Альянса, их преследуют обезумевшие орды врагов, опьяненные осознанием, что они только что сокрушили величайшего колосса на всем свете… Камброн, Роже, Белькур – цвет Великой армии Наполеона, отдают распоряжения пытаясь хоть что-то исправить, но ничто не может остановить трагедию. «Hurrah!» /Ура!/, «For ever!» /Вовеки!/ и немецкое «Vorwarts!» /Вперед!/ сильнее их приказов…
Вокруг воцарилась полная вакханалия победителей. Повсюду сумятица и неразбериха. Какие-то шотландцы геройски захватили оставленную французами артиллерию и развернули ее против французов, их гвардии, пруссаков, своих и чужих, против всех кто еще копошится на этом проклятом поле… Остервенелые люди, опьяненные страхом и бешенством, восторгом и кровью, убивают друг друга, не различая наций, орут, ликуют, ругаются, рыщут в поисках ненавистных гвардейцев, чтобы выместить ни них всю злость, накопленную за 20 лет побед Франции, отомстить за слабость целого поколения, бесчисленного числа народов.
Ночь. В горящем Плансенуа, еще держится 600 медвежьих шапок старой гвардии, а так же их приемники-мальчишки тиральеры и вольтижеры. Но и они отступают.
21 час. Императора видели какое-то время у каре близ Бель-Альянса. Это было примерно в тот момент, когда, прежде чем получить пулю в голову, Камбронн, выругавшись, произносит бессмертную фразу: «Гвардия умирает, но не сдается!» /вопреки расхожему мнению, его каре не было уничтожено, здесь больше подходит выражение «рассеяны». Сам Камбронн попал в плен к англичанам/.
* * *
29 июня на высотах Шаронна и Сен-Шамона, отступающие части постепенно соединяются, подходит запоздавшее подкрепление, стягиваются многочисленные гарнизоны. Вскоре, армия cтала насчитывать 70 000 солдат /15 000 кавалерии/ и 500 орудий, и все это вблизи Парижа… В то же время их преследует всего 65 000 пруссаков, 30 000 англичан. Если бы только «стригунок» был с ними!.......... Но они никогда его больше не увидят…
Сложно сказать, почему наполеон отказался от дальнейшей борьбы. Тем более, он знал, что может в кратчайшее время собрать такую же армию как в начале… Скорее всего, он просто больше не захотел проливать кровь французов! Ведь и отрекшись от короны, он не перестал быть их Императором. Все равно, сколько бы он ни приносил жертв, союзные армии, постоянно посягали бы на его любимую Францию, вновь и вновь… и так, до самой его смерти, так зачем же мучить свой народ?
Наполеон отказался от борьбы, поняв: как бы ни были прекрасны его намерения по отношению к счастью своей страны, но если без него наступит хоть и плохой, но все же долгожданный мир, то он уйдет. Нет, был момент, когда окружавшие его солдаты склонили своего "маленького капрала" к мысли продолжить борьбу, если не как Императора Наполеона, то хотя бы как генерала на службе у Наполеона II, но палаты дали ему, резкий отказ и он согласился с мнением буржуа…. Бог ему судья, Он был поистине Великим человеком.
P S во время второй реставрации, солдаты принесшие Франции славу и величие, были отвергнуты обществом. Многие тысячи из них влачили жалкое существование, часто находя понимание лишь за пределами родины, среди таких же ветеранов – легионеров или даже бывших врагов, им было что вспомнить долгими вечерами… Только в чужих землях им отдавали должное почтение, тоскуя о свободе, которую, они когда-то принесли…
1 августа 1857 года, Наполеон III, наградил «медалью Святой Елены», оставшихся в живых солдат сражавшихся с 1792 по 1815 года за Францию на суше и на море, в том числе и иностранцев. Сколько же тогда было пролито слез... когда, старые вояки, достав из сундуков свои старые мундиры, в кругу своих детей и внуков, вспоминали то, поистине Великое время. И в этот день, немощные живые, завидовали мертвым, павшим в рассвете лет и лучах Его славы…
Последних из них видели в конце второй Империи…
Жизнь сама по себе бессмысленна. В ней нет ничего, о чем стоило бы жалеть по-настоящему, семья, маленькие удовольствия -- лишь жалкая замена нашей молодости, нашему не воплощенному тщеславию… Из поколения в поколение, мы уходим из серости обыденной жизни во тьму холодных могил, и лишь немногим счастливчикам выпадает прожить в яркую эпоху, в которую каждый из нас, может утолить жажду славы и бессмертия, уплотив смешную цену -- жизнь…
/Napoleon/