...О еще некоторых воинских реалиях Западной и Восточной Европы, а также
Руси...
Интересны скандинавские корни многих дружинных терминов: например, «мужи»,
«гости», «гридь» — и хусманы, гестир и хирдманы («гридь» — шведский вариант
хирда) Севера; на низшей ступени воинской иерархии «тезкой» древнерусского
«воя» (войина) был «воймен» — йомен, появившийся в Англии в эпоху викингских
набегов IX—XI вв. и сохранивший свой статус при норманнах. Надо ли говорить,
что речь отнюдь не идет о таком примитивизированном понимании этого процесса,
как простое «заимствование» у скандинавов всех и вся элементов воинской
культуры в неизменном виде.
***
Европа была знакома не только с прямым двуострым, но и с кривым мечом.
Изогнутым мечом Галантином традиция вооружала еще сэра Ровена, одного
из славнейших рыцарей Круглого Стола, причем готическая иконография изображала
его не в виде восточной сабли, а как серповидный клинок с вогнутым лезвием
— махайру. Следует заметить, что между вогнутым и выгнутым изгибом — у
ятагана и сабли, например, — нет принципиального различия: выгнутый клинок,
по сравнению с вогнутым, утратил верхнюю треть — основу и нарастил нижнюю
— острие, двукратно увеличив эффективную рабочую часть. В качестве промежуточной
ступени развития можно предложить арабскую «ятаганную» саблю-семитар с
вогнутой основой полосы, в остальном предвосхищающую турецкий килидж (это
название часто бытует у тюркоязычных народов как обозначение кривого клинка
вообще, так же как «гладио» — для обозначения любого меча у итальянцев).
***
Архаичные черты европейских кривых клинков, качество стали которых в
отличие от сабель компенсировалось их тяжестью, сказались иначе. По силе
удара кривой клинок с расширяющейся к острию полосой и мощным обухом,
такой, как албанский баделер или германский малхус, не уступал секире,
а манера боя им не слишком отличалась от рубки на мечах, исключая разве
что прямой тычок или укол, вынуждая сократить дистанцию. Поэтому широкое
распространение его относится к позднему средневековью, эпохе латного
доспеха, одновременно защищавшего бойца от уколов и доступного малхусу.
Однако потребность в увеличении прилагаемых усилий и приспособлении к
уколу заставила заменить сабельную рукоять древком.
***
Западная терминология отличает средневековую европейскую саблю от восточной
и легкокавалерийской, предлагая в первом случае термин «фальшион». Но
именно фальшион не всегда был оружием чисто клинковым, поясно-портупейным.
Как оружие стражи — например, королевской гвардии во Франции XV в. — фальшион
мог иметь короткое древко наподобие небольшой секиры или длинную «штангу»
(этот термин обозначает древко свыше 1,5 м, определяющее колющий характер
оружия), как вуж с черенковым креплением. В этом фальшион наследует древним
изогнутым клинкам (хепеши и копидосы Египта и Эллады), длина рукояти которых
варьировала весьма широко.
***
Среди штангового оружия со втульчато-обушным способом крепления у западных
славян в XV— XVI вв. наиболее популярны были рунка и куза. Рункой называли
трезубец наподобие ранконы и корсеки, предшественницы протазана. Боковые
острия рунки предназначались для прикрытия центрального и отвода неприятельского
оружия. Традиционность этого оружия для славянских народов подтверждает
наименование одной из его разновидности, известной в Германии как «фриульская
пика».
***
Рунки XV—XVI вв. (первые четыре слева) и протазан конца XV в.
Куза, что очевидно из названия, была гибридом алебарды — а именно швабо-швейцарского
типа, с треугольным, несущим острие лезвием, — и боевой косы. Лезвие кузы
могло иметь как треугольную, так и выпукло-вогнутую (снизу вверх) форму
и завершалось обычно двумя остриями — загнутым в сторону лезвия багром-клевцом
или серпом и острием отвесным, продолжающим ось древка. Дополнительные
острия располагались на обухе и в основании полосы. Предназначалась куза
для сдирания латных плит или пластин доспеха с рассечением его основы,
кольчуги или колета. Усиленная выгнутой дугой нижняя часть лезвия в архаических
образцах кузы, которая свидетельствовала о ее «родстве» с традиционной
для предшествующей готической эпохи секирой с развитым верхним торцом,
приобретает в эпоху Ренессанса «луковичную» форму. Выпукло-вогнутое лезвие,
даже без осевого острия, было характерно и для английского билля, тогда
как итальянская коузе и французская гвизарма — западные аналоги кузы,
— были ближе алебардам, отличаясь скорее резкими, чем плавными линиями
изгибов. В XVI в. гвизарма лишается осевого острия, а боковое острие становится
отвесным, размещаясь наподобие штыка на специальной шейке, которая могла
служить опорой мушкета. Под влиянием современных алебард эта гвизарма
имеет уже строго вогнутое лезвие — косу. Самым простым вариантом гвизармы
стало «шведское перо» — форкет (сошка) с ножевидным лезвием вместо одного
из «усов»; дальневосточный аналог гвизармы — секира-чекан «Ге».
***
Среди собственно славянских образцов воинского мастерства следует вспомнить
о «стрельбе по-македонски» — из двух пистолетов одновременно. О привычке
к этому оружию жителей славяно-албанского и славяне-эллинского пограничья
напоминает даже их традиционная одежда — жилет имел на груди два гнезда
для пистолетов, которые превращались в костюмное оружие, как и ятаган,
заимствованный мусульманскими народами через славян-янычар на Балканах.
(До сих пор в некоторых популярных изданиях, впрочем, высказывается мысль,
что эта техника восходит к... обоеручной рубке мечами македонцев периода
эллинизма!)
Русские бердыши XVI в.
До середины XIX в. пара пистолетов была необходимой в комплексе вооружения
— это хоть в небольшой степени компенсировало однозарядность, позволяя
использовать пистолет в ближнем бою, для чего он и был предназначен. Массивное
навер-шие в сочетании с длинным стволом превращало пистолеты «восточной
работы» в грозное холодное оружие, особенно парное. Но все эти особенности
были характерны отнюдь не только для Македонии...
В 1912—1913 гг. на македонской земле развернулись боевые действия между
балканскими державами, в которых приняли участие и российские офицеры-добровольцы.
Близкое знакомство с военной культурой южных славян, выступавших уже в
качестве самостоятельной, а не вспомогательной, как в XVIII—XIX вв., военной
силы, побудило россиян к заимствованиям ее достижений. Разумеется, к этому
времени пистолет с ударным замком сменился револьвером, что придало «македонскому»
новшеству специфический характер. Так что стрелки-«македонцы» были югославами
не более, чем «ермоловцы» — «кавказцами» или наши современники — «афганцы»
— азиатами.
Изгиб рукояти европейских сабель XIX в. предназначался не только для
обеспечения возможности прямого укола, но и для компенсации распространившегося
в регулярной коннице жесткого хвата — большой палец поверх кулака, позволяя
усилить воздействие кисти на крыж при возвратном (к себе) движении клинка.
Скользящий хват, сохранившийся вместе с индивидуальной системой боевой
подготовки на Востоке, позволил и сохранить рукоять прямой.
В средневековой Европе расположение указательного пальца поверх большого
существовало наряду с жестким хватом и предназначалось не только для сабель,
но и для прямых мечей, что было выгодно как при конной рубке, так и при
фехтовании.
О приспособлении оружия для скользящего хвата свидетельствуют скошенное
яблоко и удлиненная рукоять «местного» древнерусского типа каролингских
мечей, скошенные к клинку перекрестия целого ряда мечей — от поздних каролингских
до типа, называемого «чинкведей». Захват гарды и пяты при нанесении рассекающих
ударов и уколов побудил оружейников к созданию сложных гард, разделенных
на нижнюю и верхнюю, со щитками и захватниками под пальцы. Появившись
у эстоков и шпаг, они предопределили узкое — в будущем чисто спортивное
— предназначение скользящего хвата в Европе, связанного с непременными
особенностями оружия и условиями боя.
***
Образцы «конструкторского поиска» гард клинкового оружия, «перекликающихся»
с разными типами хвата
Для сабли (эспадона, шашки) такой хват подразумевал расположение большого
пальца на спинке рукояти с упором в специальную «площадку». Помимо облегчения
действий кистью при фехтовании — в отличие от жесткого солдатского хвата
— он усиливал режущие качества клинка. Однако сабельная рубка-бой — в
отличие от рубки лозы и бегущей пехоты — требовала более устойчивого к
боковым и фронтальным воздействиям положения оружия в руке. Его мог обеспечить
«палюх» — кольцо на внутренней стороне перекрестия, предназначенное для
большого пальца. Оно позволяло совместить палец с осью клинка, как при
скользящем «эспадонном» хвате, обеспечить его верхнее положение, как при
хвате жестком, и освобождало от фиксации остальные пальцы, давая возможность
им скользить вдоль рукояти. «Палюх» применялся на польских гусарских саблях
и немецких палашах в XVII—XVIII вв., пока кавалерия не утратила элитных
черт комплектования личного состава, с элитным же вооружением и подготовкой.
***
Одно из первых упоминаний шашки применительно к казачьей среде связано
с пугачевскими войнами и... с личностью самого Пугачева. Когда его «сподвижники»
наконец решили спасти свои головы, выдав самозваного «государя-амператора»
властям, они первым делом вынудили его сдать оружие. В рапорте это оружие
перечисляется: это пистолеты, кинжал и... шашка.
Тем не менее в пугачевское время основным холодным оружием казаков была
пика, превосходившая по своей значимости и новомодную шашку, и традиционную
саблю. С копьем («дротиком», но по терминологии XVIII в. это название
не обязательно связывалось с метательным оружием) Пугачев преследовал
Державина — на тот момент выступавшего в ипостаси не поэта, а служилого
дворянина-офицера — и даже сумел заколоть одного из сопровождавших его
казаков; копьем он в ярости колол на сей раз своих казаков, отступавших
после неудачного штурма крепости, обороняемой отцом будущего баснописца
Крылова (ох, везло Емельяну Ивановичу на контакты с великой русской литературой,
которую он чуть не лишил двух классиков!). Копьем он получил удар в спину
от одного из своих казацких «министров» — впоследствии за то удавленного,
— так что лишь надетая под верхнюю одежду броня (возможно, кольчуга; калмыки,
на том этапе сотрудничавшие с пугачевцами, носили кольчуги вплоть до наполеоновских
войн включительно) спасла его от смертельной раны. И наконец, когда уже
плененный Пугачев, завладев саблей одного из конвоиров, попытался отбиться,
его обезоружили именно тычком копейного древка в плечо...
На Кавказе популярна история о том, как израсходовавший боеприпасы горец,
сдаваясь, протягивает врагу шашку, — эфесом вперед, держа левой рукой
за конец клинка, — и вдруг резко «качает» оружие, отчего гибкая полоса
изгибается так, что рукоять оказывается рядом с правой ладонью, которая
тут же хватает ее и наносит не ожидающему этого врагу смертельный удар.
Возможно, некоторые шашки и обладали достаточной
упругостью, чтобы так изогнуться без перелома клинка, но для этого потребуется
куда большее усилие, чем при «качании»: у шашки довольно толстый обух
(для «разваливающего» эффекта), да и клинок ведь не должен излишне вибрировать
в момент соударения, что было бы неизбежно при такой гибкости. Да и в
казачьих кругах такие истории не рассказывали, а ведь казаки овладели
шашкой ничуть не на меньшем уровне, чем коренные народы Кавказа...
